[Ядъ]

• Bleach 1-12
• Reborn 13-15
• Drrr!! 16-32
• Death Note 33-36
• Other 37-40


больше?

Вопрос: понравились?

1. да		12	(75%)
2. нет		4	(25%)
Всего:		16

@темы: Юзерпики

---

Реклама

[UlquiorraCifer]

Ролевой игре по Bleach - "Hueco Mundo NC-17" требуются игроки.
Будем рады видеть Вас. Много свободных ролей, есть из чего выбирать.
Сообщесто является ответвлением Bleach NC-17, и имеет с ним общий сюжет.



|Для начала|Правила|Персонажи|

@темы: Реклама

---

Фанфик. ГинРан.

[Aelen]

Название: Встретиться вновь.
Автор: Aelen
Жанр: Лёгкий романс.
Рейтинг: G
Пейринг: Гин/Рангику
Предупреждение: Возможен ООС.
Дисклеймер: Всё - Кубо Тайтово.
Размещение: Только шапку оставляйте)
Размер: Мини.
Примечание автора: Написано в подарок *Ranchik*. Сегодня её дневнику исполнился ровно год. Ура!

-Гин, это ты?
Рыжая девочка заглянула за дерево, где, по её предположению, должен был прятаться её друг.
-Ага!
Своим появлением Гин невольно заставил Рангику вздрогнуть. Одно дело, когда думаешь, что человек стоит за углом, и совсем другое: когда он выпрыгивает у тебя из-за спины.
-Эй, нельзя так пугать! - хоть она и говорит с укоризной, но всё равно на её лице появляется тёплая, счастливая улыбка. Просто она не может не радоваться, когда видит Гина. Они познакомились не так давно… И, конечно же, Рангику была ему бесконечно благодарна за то, что он помог ей. С тех пор они и подружились: вместе путешествовали по районам Руконгая, вместе добывали себе еду, держались друг за друга – так было гораздо легче выжить в этом грязном, продрогшем мире, куда все они попали после смерти. Проще не потому, что её помощь полезна - нет, Гин и сам смог бы прокормить себя, с его-то ловкостью - просто вдвоём становится как-то…Легче. Да, нет больше такого ощущения, будто ты всеми покинут, будто ты остаёшься один на один в борьбе со своей смертью…Ведь теперь ты не одинок. Вас - двое. А вдвоём и бороться, и выживать, и просто-напросто жить становится легче.
-Что это у тебя? - рыжая замечает в руках у Гина маленький кулёк, от которого приятно сладко пахнет.
-Я сушеную хурму принёс. - Всё так же улыбаясь своей привычной улыбкой (Рангику давно заметила, что она никогда не сходит с его лица) Гин протянул ей липкий свёрток с коричневыми высушенными плодами, которые, впрочем, от этого становились ещё более вкусными.
-Хурма? Рангику с благодарностью взяла кулек - Скажи, ты ведь снова это украл, да? - большие серые глаза смотрят на Гина с лёгким осуждением. Нет, она давно уже привыкла, что иначе им и не наесться…Но последние отголоски совести ещё не совсем затихли, поэтому Рангику, хоть ей самой и приходилось нередко воровать, не могла не пожурить друга за подобный поступок.
-Ну конечно! А ты что, сомневалась, Ран - тя~ян? - на Гина же никакие упреки не действуют. Никогда. Он лишь непринуждённо смеётся, видя, что подруге чуть стыдно за него. Ничего страшного, привыкнет. Ведь привыкла же она как-то к его едкой улыбке, которую, если не боялись, то, по крайней мере, ненавидели многие взрослые?
-Нет…Спасибо. - Девочка достаёт один фрукт и начинает быстро поедать его. Привычка. У всех, живущих в подобном месте, неосознанно говорит внутри инстинкт: «Съешь, пока кто другой не отберёт». Поэтому всё и делается наспех, стремительно…Даже если сам того не хочешь.
Доев хурму, Рангику устало садится на землю. Да, сыро, да, холодно, но и к этому они давно привыкли. Это, пожалуй, меньшая из напастей, которые только могут подстерегать в Руконгае.

Уже смеркается, на небе потихоньку начинает появляться бледный полумесяц. Дерево, о которое облокотилась Рангику, большое, крепкое, наверняка растущее уже не одно столетие и накрепко закрепившее свои корни в плотную землю. Скоро осень, с кроны медленно опадают пожелтевшие листья…Эта осень на удивление тёплая, даже ещё не пришло время задумываться о том, где достать хоть какую-то одежду, чтобы не замёрзнуть ночью. Согревающий ветерок неторопливо дует, мягко обдувая лицо. Похоже, эту ночь они переночуют на удивление уютно…
-Гин? - Рангику медленно разворачивается туда, куда уже прилёг её друг, собираясь заснуть.
-А? - тот даже не шевелится. Как лежал, так и лежит. Тот, кто не был знаком с этим мальчиком, мог бы подумать, что он уже спит, закрыв глаза, но Рангику прекрасно знает: он просто любуется на чистое безоблачное небо, по своему обыкновению щурясь. А значит, его покой она вовсе не потревожила.
-Скажи…А мы ведь всегда будем с тобой вместе, правда? - с чего это её вдруг потянуло на подобные расспросы? Рангику и сама не понимала. Наверное, это осенний ветер так влияет.
-Ну конечно, Ран - тян. - Гин неторопливо ёрзает, переворачиваясь на бок. На сегодня диалог окончен: он слишком устал, чтобы поддерживать разговор и Рангику это понимает.
Но всё-таки она запомнила эти слова, и теперь будет верить: они никогда не расстанутся.

***

Молодая студентка Матсумото Рангику идёт по коридорам Академии Шинигами. На занятие она не опаздывает, торопиться некуда, и поэтому сейчас можно просто смотреть по сторонам, разглядывая стены здания и идущих мимо прохожих: все в одинаковой форме, с разницей только в том, красная она или голубая, но лица у всех будущих шинигами разные: кто-то обрадован, кто-то опечален, а с чьего-то лица не сходит пелена безразличия…С виду одинаковые, но внутри такие отличающиеся люди.
И она тоже - одна из них, одна из студентов, с виду, как все - но при ближайшем рассмотрении - не похожая ни на кого.
Хотя она-то как раз заметно выделяется из толпы.
Её шикарная фигура никем не остаётся незамеченной.
Но вдруг - пятно. Чёрная форма среди бело-красных и бело-голубых одеяний учеников.
Форма шинигами.
Шеврон лейтенанта.
Знакомая улыбка.
Рангику сразу же узнает Гина. Бежит к нему, бесцеремонно расталкивая стоящих на пути. Приближается.
-Гин!
Кто-то тихо останавливает её и шепчет ей, осторожно, с почтением, почти со страхом. Скромная девчушка, явно первокурсница, тёмные распущенные волосы, усталый вид, негромкий голос…Обычная серая мышка. Из тех, кого даже не замечают, в отличие от Рангику, поистине королевы всей Академии.
-Что вы, это же Ичимару - фукутайчо! Нельзя так субординацию нарушать…
-Неважно…
Рангику вырывается и бежит дальше, видя, что друг детства удаляется дальше по коридору, не заметив её в толпе.
Но она всё-таки догоняет его, того, кто ушёл много лет назад. Сейчас она не намерена пропустить такого шанса на встречу.
-Гин!- Всё. Догнала. Теперь она снова рядом, стёрлись границы чинов и званий, разделяющие простую студентку и лейтенанта отряда Готея, стёрлись границы времени, разделяющие тех, кто расстался много лет назад.
-Рангику? Кака~ая встреча. - Ничуть не удивился. Словно то, что сейчас происходит: совсем обыденное дело, которое случается каждый день. Словно и не было всего того времени, что они провели порознь.
И сам он совсем не изменился: всё те же белые волосы, всё та же худая фигура, тонкие пальцы…Всё та же улыбка.
-А ты изменилась, Ран - тян.
Рангику лишь улыбается. Они всё-таки встретились. Снова. И даже если он уходил, то рано или поздно они всё равно встретятся…

***

И сейчас, уже фукутайчо десятого отряда, уже один из сильнейших бойцов Готея, осознавая, что Гин предал и Сейрейтей, и товарищей, и её, Рангику знает, что они встретятся вновь. Потому что он обещал.
Даже если маятник качнётся в одну сторону, то рано или поздно он вернётся обратно.
Как вернётся и Гин.

Правда, Рангику уже не знает, будет ли она встречать его с улыбкой на губах.

Вопрос: Нравится?

1. Да		7	(58.33%)
2. Нет		5	(41.67%)
Всего:		12

@темы: Ичимару Гин, гет, джен, G, Фанфики, романс, Мацумото Рангику

---

[Я Фосса]

Автор:  bezjalosny_fossy
Персонажи: Ичимару Гин
Рейтинг: G
Материал: бум., акв., тушь
Примечание: мой вступительный взнос

Вопрос: Нравится:

1. Да		40	(78.43%)
2. Нет		11	(21.57%)
Всего:		51

@темы: Ичимару Гин, Фанарт

---

[Glo Xinia]

Название: Слово о полку смертобогове
Автор: Glo Xinia
Переводчик -
Бета -
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Рукия, Ичиго, Бьякуя
Жанр: Слово, сказание, агиография.
Краткое содержание: Зачастую совпадает с первой серией аниме Bleach
Дисклеймер: если кто перепостит, то пусть после этого пошлёт мне умайл со ссылкой~
Предупреждение: фик написан на русском языке, с частым использованием приёма стилизации под древнерусский, в том числе и через использование устаревших способов склонения и спряжения, архаизмов, диалектных новообразований, слов которые придумал автор, и просторечий. Пунктуация отлична от современных норм для передачи особого "сказового" тона своевременной расстановкой пауз.

Лубок Первый

Не лепо ли ны бяшет, братие, начати старыми словесы трудных повестий о полку смертобогове, о боярине статном, Клубнике, о мече его Яроврате, да иже с ним о подрузе его сердечной, Рукавичке Гнилодревовне!
Начати же ся той песни по былинам сего времени, в краю японском, Христа не знающем. Живёт там люд низкорослый, в домах треугольных, да в небоскрёбах чудных. Молятся они идолищам поганым, да палками жрут рыбу сыру, огня не знающу. А что не верят в Христа-бога, язычники клятые, так и ниспосылает им Господь наш казни всякие. И глаза-то у них не так широки как у дворян наших, а то и не как у смерда последняго, в навозе живущаго. И землицы у них мало. Вот Русь — край широкой, лесами обильный, да полями многими. А у них острова всё, землицы пядь. Вот и ютятся в башнях вавилонских своих, нечистых, живые лубки малюют, анимэ называемые, да в забавы электрические балуются.
Но третья напасть на край японский за презрение веры православной ниспосланая та всех разом страшнее. Кара им за хулу, да попрание церкви святой страшная дадена! Бо души их, от тела отставши по смерти не возносятся, как у христиан правоверных, а по земле бродят, неприкаянные. А коли долго скит их длится, да не найдут они себе путь во геенну огненную, где всякому японцу место, приходит по их живот чёрт поганый, пустотелом называемый! Ой и разны обличья у чёртей тех, да все как одно страшные! Зубы что сабли казацкие, головы аки бочка с мёд-хмелем на царском застолье! Цапают они души японские, как волцы поганые, да в жилище своё смердячее утаскивают! Туда, где пустыня куда ни глянь, и деревья стоят голые, будто столбы соляные.
Но милостив Господь христианский, как деды наши говаривали: коли дверь закрыл тебе, так ставенку хоть одну в избе, да и без замочка оставит. Бо есть над краем японским мир другой, светлый, Собором Духовным зовущийся. И сиживают в нём дружины вечные. Три на десять всего дружин тех, да одна другой краше. И служат в них всё ратники мудрые да могучие. Смертобогами их кличут. Они-то души японские, грешные, от чудовищ-пустотелов и обороняют, сабельками своими булатными! Да в городище, Руконград называемом, поселяют, чтоб жили они там жизнью новой, да ошибки свои поправляли.
Вот выходит из хором дружины шестой смертобог Бьякуслав Гнилодрев — лицом бел, щеками румян, в кокошнике на боку головы, что кудри его смольные укладывает благородно. В лапотки берестяные ноженьки его обуты. А на телесах рубаха льнаная, покрою заморского. Смотрит на владенья свои. Да думку тяжкую думает. Всё пустотелам неймётся. Всё души некрещеные пожрать хотят. Устали дружины, отдыху требуют. Кого бы послать на подвиг ратный?..
- Рукавичка, уж не спишь ли? - Кличет Бьякуслав, думку додумав, сестрицу свою. Хороша сестрица, на все руки мастерица! Волосы на головушке её лежат смоляные, как у братца, густые. С виду желудя шляпку напоминающие. Все добры молодцы мимо ходят, да заглядываются. Только не подпускает их к себе Рукавичка. Не велено законом дедовским.
- Тут, братец! Тут я, ненаглядный! - Рукавичка отзывается. Выходит из хором своих, перед братом становится.
- Полно тебе, Рукавичка, дома сиживать. Вот что говорить тебе брат твой хочет. Отправляйся же и ты делу смертобогову служить — рубить пустотелов окаянных! - Бьякуслав бает. Видел он ибо, как ночами она сиживала у оконца, зорьки считала. Скучно ей в мире смертобоговом. Битвы хочется сердцу молодому!
- Да, брат! Будет твоим словам исполнение, да роду Гнилодревов слава! - Отвечает сестрица Бьякуславова, а сама счастьем так и светится.

Сказано — сделано. Вот и спешит уж дева воинственная в стан врага — в Японию грешную. Да чует ещё на подходе своём что не зря весь путь проделывала. Говорилка её волшебная песню тревожную заводит. О враге близком предупреждает. Спускается Рукавичка с небес, да в город японский, небольшой. Говорилка как с ума сошла — воет, пищит, лебедицей подстреленной завывает.
- Стало быть рядом враг людской! - Смекает девица, на саблю свою руцы наложивши. Только вот беда - глядит кругом, ходит по улицам мощёным, среди людей невидимая, а враг как сквозь землю канул! Что же так? Неужто поломалася говорилка завороженая? Неужто не быть битве славной? Такую думку Рукавичка Гнилодревовна думает. Да сама не сдается — всё идёт по тропе, силою нечистого духа устланой. Да по краям поглядывает. Тут нет пустотела. Да и тут. А здесь — гля — и вовсе хорома японская, крышею глиняной покрытая. Уж не влез ли бес поганый в жилище человечье!? Хоть звучит как брехня, да проверить надо. Вот и лезет Рукавичка Гнилодревовна по карнизику отвесному, ручками за каменья цепляючись. Вот в окно открытое проникает аки тать, а сама про себя думает: верно дело что тут пустотел притаился! Никогда ещё говорилка моя так не стенала!

Но что же видит смертобожица младая? Японец перед ней стоит, глаза вытаращивши. Рыж как ведьма, ротище раскрыл с перепугу.
- Ты чьих будешь, девица? - Язычник рыжий вопрошает. - И почто в хоромы боярина Клубники влезла!?
- Вот те на... - Рукавичка удивляется. - Человече бысть, да смертобогове чары невидимые зраком своим нечистым проницает!
- Ужель видишь меня, холоп!?
- Холопица сама еси! - Воплит рыжевлас. - Как с боярином говорить смеешь, да отсохни твой язык поганый!? Али вурдалак ты цепной, каких я на дню по три раза вижу!?
- Вурдалак? - Рукавичка про себя смекает. - Да неужто холопче японский духов мертвецких видеть может, какие от всех людей сокрыты!? Бысть беде коли водятся такие как этот рыжевлас на пути смертобоговом... Лучше путы наложу на него. А то придёт пустотел, так и вовсе с ума посходит рыжевлас чёртов! - Вот поднимает Рукавичка Гнилодревна перст свой белый. Про себя молитву православную бормочет: «Свяжись холоп, именем Господним приказываю. Яровратом нарекаемый пресвятой Болеслав, паки поклонения снидающий, повяжи пустобреха силой креста пресвятого, Аминь!». Тут и валится рыжевлас наземь как берёзка подпиленная, золотой нитью по рукам и ногам скрепленный.
- Ты что вытворяешь, гадина!? - Только и прорычал боярин. А тут вдруг как задрожит домина его! Как забренчат оконца хрустальные! Паче грома гремит, всё дрожмя дрожит, ходуном ходит!
- Пустотел окаянный... - Рукавичка смекает.
- Какой такой пустотел? Что брехать вздумала, блудница? Отпусти немедля! - Рвётся-бьётся добрый молодец Клубника, путы волшебные разорвать старается. Рукавичка его не слушает — в оконце глядит. А в оконце — вот он — дух страшенный, чудовище проклятое. Зубами клацает — нашел к смертобожице дорожку.
- Рыжий сей душ видеть может. По его живот стало быть и явился пустотел! - Рукавичка говорит. - Схоронить боярина сего надо, не то повредит его враг окаянный!

Только глядит девица — а Клубника сам уж от ворожбы её освободился, стоит-сопит злой как чёрт.

- Спаси и сохрани... Ты как распутался!?
- Не по силам ворожбе окаянной боярина Клубнику спутать! - Горделиво молодец ответ даёт. - А что на меня нечисть ту зубастую навела, этого я тебе вовек не спущу!

Лубок Второй

- Это я-то навела, сын коровий!? - Рукавичка воплит. - Да я тебе голову поотрываю как этого гада порублю!
- Ну нет! Сам я с ним разберусь! Куда ты такая хворая, ломкая, в бой с супостатом полезешь коль верно говоришь что не сама привела? - Рыжевлас Клубника отвечает, да из ларца златого что под палатями схоронен, кадило изымает, и святой воды склянку.
- Это ж откуда у язычника нерусского кадило в доме? - Дивится Рукавичка.
- А оттуда что по батюшке я православный! - Клубника отвечает, боярин расписной, да шасть в оконце!
- Ну дурак! Ну дурак! - Кричит смертобожица. И смотреть ей страшно. Да зря страшно-то! Вот уж подбежал Клубника-боярин к чудищу-пустотелу, перекрестился, через плечо три раза сплюнул, да как вдарит ему кадилом по горбу! Ревёт чудище, пятится. Эка невидаль — чтобы человек простой, да без шашки волшебной, так твари зарядил! Да и не раз зарядил-то! Только отпрянул пустотел, а Клубника уже во всю его святою водицей кропит, да «Отче наш» почитывает.
- Брысь нечистый, от дома боярского! - Кричит рыжевлас грозный. Увидав то, Рукавичка сама на улицу выбегает, с мечом наготове. Знает ибо, что пустотела как ни кропи, а пока маску его костяную особым клинком не порубишь — не умрёт никак. Добью, думает, медаль братец выдаст. Но пустотел её как увидел, так и оживился сразу, силушки набавил.
- Что се вижу? - Говорит голосом страшным. - Хотел парубка сего отведать, силушкой его духовной полакомиться, а с ним ещё и смертобожица прибегла?..

И верно или перепугался, или ещё что с ним сталось, да только рубанул он Клубнику лапой своей страшной, так что тот темечком самым стену бетонную пробуравил! Ревёт пустотел — победе своей радуется — а сам уже на Рукавичку зрак свой перит. Слюни голодные пускает.

- Ах ты чудище, боярина поранил! - Злится девица красная. Заклятье для врага готовит. - Хадославие три да три по десять, во имя Христа-бога, Сокацуй! - И слетает с перста девичьего всполох пламени разумного: во вражину летит. Да что же происходит-то? Ох не валится тварь, ох не мрёт! Увернулся пустотел от Рукавички, да горбом своим шипастым так ей вдарил, что она следом за Клубникой, стены крушить полетела. Причёскою своею желудеобразной. Вот лежат оба в развалинах, рученьками белыми пошевелить не могут.
- Бяда, ох бяда, боярин. Пожрёт нас проглот чёртов. Все чакры мне растрепал, не работает ничего. - Рукавичка кряхтит.
- Умолкла бы, ведьма... - Клубника храбрый отвечает. - Сейчас поднимусь, попробую его ещё кадилом приложить, может удерёт.
- Будет тебе глупости глаголить! Без меча смертобогова ему твоё кадило что укусы комариные!
- Так дай же меч мне!
- Не велено мечи мне раздавать... Они у нас именные. - Рукавичка отвечает. - Слыхала я правда одно...
- Что слыхала? - Клубника спрашивает, а сам гля — уж наступает пустотел на них. Трапезничать готовится.
- Слыхала былину дедовских лет. Что коли человек на меч наш самым сердцем насадится, будет ему зело силы и всякого умения, как у смертобога самого...
- Матерь Божья... - Клубника вздыхает. - Что же за оказия такая? Я уж и вечерние молитвы прочитал. Ко сну собирался грядущему. В приходе завтра в семь утра Закон Божий отвечать, потом проверочная по житиям... А тут вот-те на как! Чудище зубами клацает, да ведьма смертоубийство от сабли своей кривой предлагает!
- Уд у тебя кривой! - Кричит Рукавичка. - Мозгуй пока не поздно!
И помозговал Клубника. Мало думал. Секунду какую. И так он в конце рассудил: лучше за Христа на мече погибнуть, чем в лапах жабы срамной.
- Давай свой меч сюда, девица. - Говорит смиренно. - Решил я.
Встала тут Рукавичка из сил последних. Меч свой из ножен вынула. Встал и боярин расписной, Клубника благородный. Вздохнул себе, перекрестился. И когда уж лапы пустотеловы над головушкой его рыжевласой замаячили, телесами всеми вперёд подался, на самом острие сердечком и очутился.
Грохотнуло тут всё, молниями зашлось! Ветер задул страшный, пыль поднял. Отштанулся пустотел, рожу страшную скорчил. А как разошелся туман спасительный — оказалось не умер Клубника. Над телом своим же стоит, а всё одно живой, и не чувствует себя никак иначе. Только на теле его мощном фофудья теперь чёрная, монашья, а в руке будто тяжесть какая-то непомерная. Глядит Клубника, дивится — меч у него там, в кулаке рукоятка зажата. Да ещё огромный какой! Пуда на три.
- Все силы мои выпил, упырь... Не оплошай уж... - Рукавичка так прокряхтела, и на бок сразу завалилась.
А Клубника встал над её телом — от супостата закрывает. Машет на него сабелькой своей новенькой. Да из сабельки вдруг как голос какой-то...
- Ну здравствуй, парубок. - Голос тот вещает.
- Что? Кто со мной говорить задумал!? - Кричит Клубника перепуганый.
- Да я и вздумал... Меч я твой. - Отвечает голос.
- Говорящий-то? Не поверю!
- Да уж поверь. Лунорезом меня зовут, Яровратовичем. И пришел я тебе служить, коли сделался ты смертобогом.
- Служить? - Клубника смекает. - Ну, раз так то гроб готовь, пустотел нечистый! Лунорез Яровратыч, поруби мне эту гадину на ленточки малые!
- Будет сделано, владыко. - Меч отвечает.
Тут и бросился Клубника на пустотела. Злой, как зверь сам. Орёт, по-матушке ругается — только и может пустотел что уворачиваться.
- Защитите меня, братья пустые! - Взмолилось чудовище. - Отыскался богатырь на рогатую мою головушку!
Но никто ему не помог. А Клубника как подпрыгнул! Как в воздухе вокруг себя оборотился! Да как грянул лезвием острым прямиком на маску чудища сатанинского!
Раскололась маска. Взревел пустой. Землю стал царапать когтищами, слюну пускать ядовитую. Упал наконец, да и издох.

Опустился после того Клубника на корты. Отдышаться молодцу захотелося. Глядит — а тело его всё ещё на земле валяется. Прямиком подле Рукавички. Грустно тут стало боярину, кручинно. Как же так — думает — умер я? Что батюшка скажет? Кто сестриц замуж выдавать будет? Кто в приход завтра придёт урок отвечать? И заплакал рыжевлас, пригорюнился.

- Дурень ты. Влезь в тело своё просто, и не будет с тобой ничего. - Бормочет с земли Рукавичка в сознание пришедшая.
Не поверил Клубника слову ведьмину. Да всё же встал-поднялся, к телу своему подошел... и как одежу какую, обратно его на дух свой, в фофудье красивой, натянул!

- То-то же. - Гнилодревовна улыбается. - Теперь пока силушку свою не восстановлю, будешь ты за меня бесов из города свово гонять. Душ цепных в Собор Духовный отсылать.
- Лиха беда-начало... - Клубника вздыхает. - А как же я теперь обратно из тела своего вылезу? Уж не на меч ли твой каждый раз напрыгивать?
- Вот охальник... - Челодланит Рукавичка-красавица. - Будет тебе средство иное. Сласть округлая из чрева «Чаппи» - матрёшки завороженной. Знаю купца одного для дела этого: живёт тут поблизости.
- Ох беда ты, как подкралася к добру молодцу! - Клубника вздыхает горестно. - Так и быть, соглашаюсь я тебе на поможение. Идём теперь: на ночь в каморке своей тебя приючу.

запись создана: 17.01.2010 в 03:56

Вопрос: Возвеселило?

1. Так, боярин!		42	(87.5%)
2. На кол!		6	(12.5%)
Всего:		48

@темы: стеб, юмор, Кучики Бьякуя, Кучики Рукия, Куросаки Ичиго, драма, флафф, Фанфики

---

[lerrein]

Bleach [35]

Вопрос: Понравилось?

1. Да		12	(48%)
2. Нет		5	(20%)
3. Это не мое ОТП .__.		8	(32%)
Всего:		25

@темы: Юзерпики

---

[Ain Finley]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Старое

[Vibrant Amoeba]

Фандом: Bleach
Название: Сон
Автор:  Inserta
Рейтинг: pg (за два странных поцелуя)
Жанр: романс, ангст
Пейринг: бьякурен, моментами Бьякуя/Хисана, Бьякуя/НЖП
Саммари: Лейтенант прибыл в поместье с важным сообщением, а капитана сморил сон.
Дискаймер: не моё.
Комментарий: психоделика. Подарок Диане*.
Предупреждение: беты нет, справлялась своими силами. АУ к филлерам.

Лейтенант появился в поместье неожиданно. Без приглашения.
Кучики только решил после ужина провести время за книгой, как ему доложили о позднем госте. Бьякуя оторвался от страниц и кивнул слуге:
- Проводите его сюда.
- Да, Кучики-сама.
Что забыл буйный и шумный Абараи тут поздно вечером, Бьякуя не знал. Наверное, что-то произошло в отряде, требующее его непосредственного вмешательства. Иного варианта капитан не видел.
Он ждал, отложив книгу, чинно сложив руки на коленях и выпрямив спину.
Неровный огонёк светильника бросал тени на расписанную цветами и птицами рисовую бумагу. Тени плясали, и казалось, что это яркие птицы, взмахивая широкими крыльями, перескакивают с одной ветки на другую.
Уже было довольно поздно, и стоялаа – разве что шипело еле слышно масло в светильниках, а в саду ветер играл с ветвями старых вишен. Чтобы скрасить ожидание, Бьякуя наблюдал с особым детским восторгом за танцем птиц. И прикрыл глаза, когда понял, что смотрел на них, не мигая. Абараи все ещё не пришел, хотя Бьякуя уже отчетливо чувствовал его духовную силу. И поэтому Кучики позволил себе немножко расслабиться, и – усталость все же взяла своё - неожиданно для себя заснул, уронив голову на грудь.

Бьякуя ещё совсем маленький: руки пухлые, как у младенца, ещё ни разу не держали ни деревянного, ни, тем более, настоящего меча. И живёт он ещё на половине матери. Ему прощают все его шалости, его все балуют и закармливают сладостями. А мать читает ему на ночь красивые сказки и целует в черноволосую макушку. И так тепло и спокойно. Он засыпает у неё на руках.
А с утра его одевают по-взрослому, и приходится стоять, не дергаясь, пока слуга неспешно завязывает пояс и поправляет складки. Страшно шевельнуться: вдруг великолепие хрустящей новой ткани пропадёт. Другой слуга забирает его волосы в высокий хвост, и страшно неуютно – затылок ноет от новой неудобной прически. Но нужно терпеть, если он хочет выглядеть взрослым.
Бьякуя готов, и его выводят во двор, где уже стоят готовые тронуться в путь родители. Отец подзывает Бьякую к себе, улыбается и, похлопав по плечу, говорит, что его сын уже такой большой. Наклоняется к нему и шепчет, что для Бьякуи есть подарок, он ждет его в их тайнике, и пусть он будет небольшой тайной для матери. Отстраняется и подмигивает.
Мать стоит в стороне и чуть качает головой. Её дорожный плащ чуть колышется ветром. Бьякуя робко ступает к ней, тыкается макушкой в подставленную ладонь. И тут же с ужасом осознает, что наделал – он же взрослый! Но никто, кажется, не замечает его оплошности. Мать гладит его по голове, заправляет выбившуюся прядь за ухо и целует в щеку.
Они уезжают, а Бьякуя смотрит им вслед ещё долго, пока кавалькада вообще пропадает из вида. Почему-то, не смотря на свой взрослый вид, он чувствует себя таким маленьким. И, еле сдерживая слезы, позволяет няньке увести себя в дом.
Вечером занятия. Долгие, нудные, неинтересные. И Бьякуя представляет, что мама уже вернулась и что можно будет подбежать к ней, она обнимет и всё-всё станет опять хорошо и спокойно.
Дни идут, а от родителей никаких известий. Пока, наконец, не является дед, которого Бьякуя немного побаивается. Старший Кучики внезапно обнимает внука, а Бьякуе кажется, что он сильно постарел с их последней встречи. И Бьякуя отчего-то сразу понимает, что ни отец, ни мама больше не вернуться.
Сон течёт плавно.
Вот он постарше. Все свободное время Бьякуя отдает тренировкам, и мышцы ноют от перенапряжения. Отцовская катана, которую тот подарил своему сыну при расставании, все ещё тяжёлая для его тонкой руки. Кисти дрожат, и учитель каллиграфии позже делает замечание за небрежные линии, больно хлещёт длинной линейкой по уставшим пальцам: капли туши дождиком рассыпаются на белоснежной бумаге. Глаза слипаются от усталости и недосыпа, но Бьякуя силком заставляет себя после всех дневных тренировок и уроков читать и только потом, ополоснувшись ледяной водой, ложится спать.
Ему снится этот страшно-бесконечный день, полный боли и страха, стремления стать лучше. Снятся заботливые руки, подправляющие одеяло.
А с утра кто-то на цыпочках ходит, задвигает фусума, чтобы яркий солнечный свет не падал ему на глаза. Ходит, напевая под нос песенку, что он слышал давным-давно от детей слуг. И он приоткрывает глаза, сквозь ресницы рассматривая утреннего гостя. Это девочка в простом сером кимоно. Она, присев на корточки, натирает пол. Ее волосы небрежно завязаны в тяжелый узел. Заметив, что он проснулся, девочка замирает и смотрит на него, потом чуть ли не ударяется лбом о пол, резко склоняя голову. И быстрые неразборчивые слова извинений.
Из ее сбивчивой речи Бьякуя ничего не понимает и любуется её простой красотой: широковатые скулы, узкие, с удивительно плавным разрезом глаза, чуть полные тёмные губы.
- …Простите, Кучики-сама, - снова кланяется девочка.
Бьякуя почему-то вспоминает сказки и внезапно решает, что в его комнату заглянул домовой. Он привстает, опираясь руками о футон, щурится от яркого света.
- Привет, - говорит он и, замечая испуг в затравленном взгляде девочки, спешит ее успокоить. – Не бойся, я никому не скажу, что видел тебя. Ты ведь дзасики-вараси?
Наверное, он и сам выглядит донельзя растерянным. Девочка смотрит на него с недоверием и вдруг смеётся в ладошку. Смех у нее тонкий и заразительный, вызывает у Бьякуи редкую для него улыбку.
- Я – Бьякуя, - продолжает он.
А девочка-домовой снова смеётся в кулачок, прихватывает с собой свою тряпку и выбегает в коридор. Силуэт её растворяется в слишком ярком солнечном свете. Фусума, правда, задвинулись за ней с легким скрипом.
Надо встать. Утренний холод уже забрался под одеяло. Бьякуя рывком встаёт, задевая рукой кувшин с водой около футона.
До завтрака ещё далеко, он успеет потренироваться. Руки мелко дрожат, но всякая усталость проходит, стоит взять в руки меч. Тренироваться в одиночестве Бьякуя предпочитает с настоящим. Сталь клинка холодно блестит, но от рукояти идёт тепло. Он размахивается и ударяет наотмашь, со свистом рассекая влажный утренний воздух.
Но сосредоточиться толком не удаётся – все вспоминается утренняя встреча. Бьякуя смахивает со лба пот, смотрит в чистое небо.
Встреча с девочкой-домовым выбивает его из привычной колеи: сразу нахлынули воспоминания о матери, о вечерах, которыми она рассказывала ему, тогда ещё совсем маленькому мальчику, сказки. И эта встреча оставляет чувство чего-то действительно сказочного и чудесного.
Он все хочет увидеться с этим существом снова, и ощущает себя малым ребёнком.
День проходит как обычно. После завтрака – нудные нужные уроки.
Учитель, приглашенный дедом, делает ему замечание: выполненная работа недостаточно аккуратна, - и обвиняет в рассеянности и несобранности. Задает читать вслух, и только потом, прослушав три длинные поэмы, отпускает его.
На улице жарко, так хочется вернуться в прохладные комнаты поместья, но Бьякуя сразу же после обеда спешит во двор, который спешно покидают слуги, знавшие, что хозяин любит одиночество.
Ката даются с трудом. А под конец тренировки приходит дед, смотрит на него и улыбается. Бьякуя знает – Гинрей Кучики видит в нем лишь своего сына, отца Бьякуи. Хотя дрожат руки и болит от напряжения спина, он выпрямляется и машет с удвоенной силой, но только зарабатывает лёгкий одобрительный кивок. Дед подает ему влажное полотенце и треплет волосы.
Вечером Бьякуя открывает книгу. Иероглифы сливаются в ровную непонятную линию, и вместо познавательного текста он рассматривает гравюру.
Из сада доносится детский задорный, знакомый Бьякуе с утра смех. Бросая книгу в сторону, он выбегает на веранду.
По саду бегают двое детишек: мальчик – Бьякуя его знает – это сын кухарки, а за ним давешняя девочка. Она распустила волосы.
- Сестрёнка! – орет мальчишка. – Догоняй…
- Сейчас, братишка, - девочка задыхается, но смеётся.
Им весело.
Из кухни выходит кухарка и дает обоим подзатыльники, загоняет внутрь. Девочка опять смеётся.
Она сейчас точно не похожа на сказочное существо.
И Бьякуя чувствует себя обманутым. Накатывает злость на себя – дал себе поверить в ожившую сказку, - на дочку кухарки, на неизвестно кого.
На ужин он не приходит.
Потому что ему горько видеть деда, да и чувствует рейацу этой кошки Шихоин. Бьякуя сидит за книгой, но не видит ни знака.
Сказок нет. Они умерли вместе с матерью и отцом.
За другой стороной фусума кто-то опускается на колени и просит разрешения войти. Это утренняя девочка. В руках у нее поднос с ужином. Волосы её всё ещё распущены и волной лежат на спине; на щеке свежая царапина.
- Ваш ужин, Кучики-сама, - тихий голос. Так резко контрастирует с задорным смехом.
- Оставь.
Она собирается уходить, как Бьякуя неожиданно для себя просит ее остаться. И почему-то начинает читать ей вслух свою книгу. Девочка слушает, из-под густой чёлки, опущенной на глаза, рассматривая его явно с удивлением и недоверием.
Заканчивается тем, что он, сам не осознавая почему, целует девочку, не отпуская её. И она остаётся с ним на ночь, держит его за руку, пока он засыпает.
А просыпается Бьякуя уже в объятиях Хисаны. Жена спит тихо, лишь положив тоненькую руку ему на грудь. Она так и не научилась спать, не задевая его, как обязывают правила. Однако Бьякуе нравится, что девушка ищет у него защиты. Он лежит и смотрит в горячо любимое лицо.
Она рядом, жива – он чувствует тепло руки и дыхание спящей.
Ему лишь приснилось, что он закрыл ей глаза в последний раз много-много лет назад. Приснились долгие годы одиночества, потому что вот она – спит рядом, неосознанно во сне прижимается к нему. Хисана кажется совсем хрупкой. И сердце щемит от нахлынувшей нежности.
Он помнит, как нашел её. Думал, что уже не верит в чудеса, как встретил Богиню. Совсем как в одной из легенд, когда герой похитил одежду духа, заставил остаться прекрасную девушку вместе с ним и родить ему наследников.
Если всё произошедшее сон, с наследниками они решат вопрос.
Бьякуя наклоняется к ней, легонько касаясь её губ своими, разбудить жену нежным поцелуем. Пусть недопустимо, но никто же не узнает. Хисана, не открывая глаз, отвечает. Странно и совсем на неё не похоже. И он гладит жену по щеке, разрывает поцелуй и трется носом об её…

…И проснулся сам.

На него настороженно смотрел теплыми карими глазами Абараи, которого он схватил за руки. Лейтенант отстранился.
- Вы спали, капитан, я накрыть вас хотел, но вы… - Абараи виновато улыбнулся, - но вы целоваться полезли, вот я и решил…
Бьякуя жестом его остановил, в мешанине образов отлавливая мутные остатки сна, оставившего горький привкус на языке.
Светильники совсем погасли, лишь в одном ещё немного теплился огонек. Ренджи застыл в ожидании, ни словом больше не напоминая, что в своём муторном, затягивающем сне капитан его поцеловал. Кучики с трудом вспомнил, для чего лейтенант тут.
- Что случилось, Ре… - Бьякуя осёкся и быстро поправил сам себя, нечего делать расстояние между ними ещё короче, - лейтенант Абараи?
Шинигами кивнул.
- Приказ генерала, капитан. Ямамото даёт нам миссию. Что-то с Рукией случилось.
В голосе у лейтенанта прозвучало неподдельное беспокойство за судьбу подруги. Бьякуя с секунду размышляет.
- Мои извинения, лейтенант Абараи, что позволил себе немного лишнее. Выходим через полчаса.
Лейтенант горько улыбнулся, кивнул снова, не понимая, что нашло на обычно такого холодного и бесчувственного капитана.
- Да, капитан, через полчаса у ворот.
Ренджи ушел, а Кучики посмотрел на покрывало, которым хотел укрыть его лейтенант. Попытался вспомнить все то, что он видел во сне…
Ничего.

Вопрос: Понравилось?

1. Да		12	(75%)
2. Нет		4	(25%)
Всего:		16

@темы: Абарай Ренджи, слэш, Кучики Бьякуя, гет, PG, Фанфики

---

[mimimimeta]

Жмем, чтобы забрать.

Вопрос: Как оно?

1. +		17	(77.27%)
2. -		5	(22.73%)
Всего:		22

@темы: Юзерпики

---

[Ner-Tamin]

Автор: Ner-Tamin
Персонажи: Ичимару Гин, Кира Изуру, Хисаги Шухей.
Рейтинг: PG-13, видимо.

С новым годом, друзья! ^_^

еще три в превью

Вопрос: Нравится?

1. Да		46	(95.83%)
2. Нет		2	(4.17%)
Всего:		48

@темы: Ичимару Гин, Хисаги Шухей, Фанарт, Кира Изуру, PG-13

---

Bleach: The Infinity Tribute

[Ichigo K.]

*картинка кликабельна*

@темы: блич, ролевые игры, Реклама

---

[.кромешничек]

если бы вдруг Хьеринмару захотелось потанцевать...


Hyourinmaru by ~KokorodzasySu on deviantART

Вопрос: нравится?

1. да		35	(32.41%)
2. нет		19	(17.59%)
3. да		35	(32.41%)
4. нет		19	(17.59%)
Всего:		108

@темы: Фанарт

---

[metaxa]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Бесконечная война"

[metaxa]

Названия: «Бесконечная война», хотя я уверенна, что этой зарисовке название не нужно вовсе.
Автор: Daykiry
Бета: metaxa
Фэндом: Bleach
Размер: зарисовка
Рейтинг: по мне, так G. Но бета мне сказа, что скорее PG из-за сложности чтения.
Жанр: меня, как обычно, тянет на странный ангст.
Персонажи: половина Готея.
От автора: честно, даже я не особо поняла в чём смысл фика. Но ежегодная депрессия во время сессии даёт о себе знать в виде излишне странных фиков. Зарнее извиняюсь за запутанность и прочие странности.
От беты: А мне, как любителю тяжелого ангста, понравилось. Правда, персонажей понять, лично мне, без разъяснений было тяжело. И да, это наша с Дэй-сан первая работа после долгого перерыва в сотрудничестве.


Война была слишком сложной. Слишком изматывающей. Слишком кровавой. И дорого стоящей всем. Абсолютно все потеряли в этом, казалось бы, бессмысленном сражении близких им людей. Будь то самоуверенный человек, возомнивший себя Богом, который не обращал внимания на своего самого главного почитателя, и упавший с пьедестала, ударившись больно, очень больно. Не зря существует негласно подтверждённая истина – чем выше поднимешься, тем больнее падать. Или же постоянно смеющийся человек, который раздражал абсолютно всех, кроме одной шинигами, видевшей в нём единственного друга детства и, быть может, когда-то возлюбленного, ради которого можно и отречься от жизни, предначертанной красной лентой судьбы. Потерялись и идеалы, навеянные старыми устоями и правилами справедливости, только около могилы стоят два человека, печально смотрящие на самодельный деревянный крест. В этой войне очень многие потеряли даже самих себя. Свою гордость, когда встаёшь против врага, прикрыв своего лейтенанта, всё ещё считая его неотёсанным руконгайцем, но лёгкая примесь уважения всё же чувствуется, когда ощущаешь сильные руки, поддерживающие его за руки, а горячая кровь уже стекает с меча врага. Последнее, что слышишь – это отчаянный женский голос, который срывается на визгливые нотки. И уже не видишь, но чувствуешь себя прижатым к груди маленькими руками, а на мертвенно-бледное лицо падают обжигающие слёзы. Кто-то потерял свою суть под давящей силой второго «я» и отдавшись власти своего личного Пустого, безвольно наблюдая за исходом войны как будто со стороны. И плач рыжеволосой девчонки слышится будто издалека, и жёлто-оранжевый щит видится в какой-то непонятной дымке и, наконец, начинаешь понимать, почему Пустой так хотел выбраться отсюда – здесь чувствуешь себя ни живым, ни мёртвым, а просто несуществующим и бессильным. А для кого-то существуют исключительно свои собственные цели, ради которых и тысяча смертей не помеха, потому что достижение этой цели спасёт миллионы.
В этой войне у каждого были свом методы, свои правила и свои мишени. И быть может, кто-то их не достиг, но защитил то, чем дорожил, а, может, просто ощутил, что был кому-то дорог. А другой смог противостоять сам себе и победить. Третий же не понял ничего, кроме падших идеалов и разочаровании в себе. Но каждый вынес из войны свой урок и свою мораль. И каждому оставалось только надеяться, что подобного кошмара никогда не повторится, но уверенности не было вовсе. И всё только потому, что у каждого в сердце осталась злая толика мести, червь сомнения или просто чувство безысходности. И каждый знал, что война вовсе не закончена, а прервана до появления нового Бога…

Вопрос: понравилось?

1. да		11	(68.75%)
2. нет		5	(31.25%)
Всего:		16

@темы: Абарай Ренджи, драбблы, Ичимару Гин, Кучики Бьякуя, Кучики Рукия, Куросаки Ичиго, Хинамори Момо, ангст, PG, Фанфики, Айзен Соске, Мацумото Рангику, Шихоин Йоруичи, Тоусен Канаме

---

Avatars

[Ashief Pi]

Bleach [8] 120*120

Here

www.diary.ru/~Shraa/p88373030.htm

Вопрос: Норм?

1. да		22	(88%)
2. нет		3	(12%)
Всего:		25

---

[crazy belka28]

Фотография на память

Автор: Яся Белая_ака_ crazy belka28
Бета: *эхххххххх, полная безбетность*
Фандом: Bleach
Рейтинг: R
Пейринг: Бьякуя/Хисана и парочка еще
Жанр: драма, хотя Пикси просит романс с хепи-эндом
Диклаймер: герои – создателю, хокку – Басё, буквы – алфавиту, бред и тапки – автору
Саммари: Бойтесь слов своих, ибо у Вселенной есть уши
Комментарии: читайте их внимательно и не говорите, что не видели! Итак:
1) Автор благодарен создателям филлеров про восстание занпакто, которые худо-бедно примирили его с Бьякуей
2) Автор неадекватен, не дружит с моСКом, обоснуем и матчастью, посему бойтесь
3) AU, OOC, притом, наверно, махровые, потому что только при таких условиях и при таком поведении я могла простить и оправдать нашего ясноокого князя
4) Тапки и нарекания принимаются только по сюжету и прочим недочетам фика, все разговоры на тему того, что Бьякуя хороший, а автор – сволочь будут расцениваться как флуд: то что я – гадская сволочь и без вас знаю!

Размер: миди
Статус: не закончен

Посвящается милой Пикси, подсадившей меня на эту чудесную травку. Наслаждайся, дорогая

Часть 1. Осколки

Глава 1. Разговор с небом

Облака нужно подстерегать. Как бабочек. Затаиваться и ждать, когда они распахнут над землей свои крылья. А потом — придет вечер, и начнется представление. Древняя, как мир, сказка небес. С драконами, заколдованными лесами, замками на скалах, которые через мгновение, послушные дирижеру-ветру, рассыпаются на иероглифы, чтобы уже в следующее — сложиться в хокку Басё:

Островки... Островки...
И на сотни осколков дробится
Море летнего дня.

Но вот уже несколько лет небо сочиняет эту сказку только для нее …

Сегодня вечер грустит, эстетствует и балуется импрессионизмом. Поэтому небесный спектакль окрашен в пастель, со смелыми мазками пурпура, разливами лазури и кляксами позолоты. У этой истории есть запах — лета и заката: терпкий аромат утомившегося за день солнца; свежий — притаившегося за облаками дождя. У этой истории есть музыка — тихое щелканье фотокамеры и стрекот цикад…

Девушка — хрупкая и тоненькая, с короткими, до плеч, волосами, в джинсах и клетчатой рубашке — стоит на коленях. Она преклоняется перед величием небесного полотна. Но не просто любуется, а участвует, как соавтор: ловкие пальцы настраивают фотоаппарат. И природа с томностью натурщицы позирует перед камерой. Сегодняшняя сказка особенно хороша.
Хисана спешит (хватит сидеть в засаде! пора!) — облака, начавшие представление, так изменчивы. И фотохудожница боится упустить хотя бы один эпизод…

Темнеет. Значит — скоро занавес. Можно сложить аппаратуру в потертую замшевую сумку, откинуться на спину между раскрытым томиком Мураками и утонувшим в траве велосипедом, и досмотреть пьесу. Под конец вечер приберегает самое важное…

Как в любой сказке в этой тоже есть Принц. Его лицо печально и прекрасно. Он с грустью смотрит на нее из своих небесных чертогов. Они знакомы давно. Еще когда небо не знало о нем, он являлся Хисане во сне. Всегда — вот уже двенадцать лет — одном и том же. И она выучила каждую мелочь той сонной реальности. Он знает тепло его рук и холод его слез. Она знает, что когда он улыбается, лед в его глазах тает. Она знает, что в жизни не бывает таких красивых и такой любви… Только — в ее сказочном сне.

Она знает с точностью до вздоха, что он скажет ей: «Смотри, на нашей сакуре уже появился первый цветок».
Для него первый, а для нее — последний. Это она тоже знает. Она выучила наизусть поступь смерти — уже столько раз умирала: каждую ночь — во сне, и однажды — наяву. Весной. Когда мир утопал в розовой дымке цветущих вишен. Поэтому Хисана всегда снимает облака, и никогда — сакуры. Даже на заказ. Когда ее спросили: «Почему?», она ответила: «В вихре цветения приходит смерть»… Но птицы за окном смеялись над ней на все голоса…

Она смотрит на Небесного Принца так долго, что он отпечатывается на лилово-синей радужке глаз, проникает в кровь и струится по жилам. Это их акт любви. Священнодействие, ведомое только двоим. Ее глаза подернуты негой, губы приоткрыты, тонкие пальцы комкают волосы трав… Он пульсирует в ней с каждым ударом сердца…

Возлюбленный моих глаз. Супруг моей души.

Ночь ревнует и закрывает его лицо черным веером; отрезвляя, обрызгивает росой. Рубашка и джинсы тут же становятся влажными, и она дрожит в ознобе разлуки. Садится, обнимает колени, вскидывает лицо и читает знакопись звезд…

Только дождись меня! Только не забывай!

Она знает, что уже ночью, когда она будет спать в объятьях Йокиро, ее принц снова сожмет ей руку и расскажет про сакуру, а вечером — опять нырнет в ее глаза прямо с небес…

Хисана поднимает книгу: ее Мураками продрог до последней строки и торопится в теплое нутро сумки.

Велосипед кажется неожиданно тяжелым, и седлать его почему-то лениво. Лучше идти рядом: нужна опора, чтобы вернуться в реальность из Небесного королевства.

***

В ресторанчике дедушки Хибики как обычно пусто. Но старик весел и улыбчив. Он — плохой бизнесмен: жалеет и дает в долг. Но зато — здесь всегда тепло и можно согреть ладони о чашку чая. И велосипед хозяин разрешает завести прямо в зал и оставить у двери.

— Как прошел день, Хибики-сама?

Она сидит на высоком стуле у самой стойки и неприлично болтает ногами. Йокиро заругал бы ее. Он так боится сделать что-то неправильно, выглядеть смешным и нелепым. Он недоволен, когда застает ее в компании друзей-косплейщиков, он морщится, когда она надевает зеленые гольфы под рыжее платье, бурчит, если она отрывает его от работы и осуждающе сжимает руку, когда рассыпает попкорн в кинотеатре или громко хохочет в цирке. Потому что Йокиро — человек трех «П»: пунктуальность, принципиальность, придирчивость… Он — топ-менеджер в солидной компании. Его стиль жизни — четкий регламент. А Хисане так хочется смеяться… И она верит — Небесный Принц не осудит за это.

Вот и хозяин ресторана улыбается и легко треплет по голове: это значит — «у меня все хорошо». Он не любит говорить о делах. Любит — о детях.

— Внук позвонил. Приезжает на этой неделе, — лучится счастьем дедушка Хибики, и Хисана не может не улыбнуться в ответ.

— Здорово! — говорит она и проливает чай. А потом они вместе смеются, потому что хозяин вспоминает: его внук — «несносный мальчишка» — тоже все время разливает чай. Старик вытирает стойку. Хисана посыпает солью пятно на джинсах.

— Сфотографируешь моего внука? — спрашивает он, когда она уже прилаживает на руль велосипеда коробочку со своим заказом.

— Ага! Будете не знать, куда снимки вешать! — обещает она и уносит в холод вечера тепло его улыбки.
От ресторанчика Хибики до ее дома — дорога все время под уклон. Она почти летит. Ветер портит прическу и шепчет в уши: «Обгони». Фонари подмигивают ей, словно знают ее секрет.

Понедельничные вечера в Каракуре особенно тихие… Поэтому слышно как коробочка с ужином бьется о решетчатые бока багажника.

Йокиро не любит еду из ресторана, а Хисана — не любит готовить. Собственно, в хисаниной квартире даже кухни нет, вместо нее — фотолаборатория. Вместо пищи тела — пища души. Но сегодня дедушка Хибики, должно быть, превзошел себя. Ведь делая заказ, она сказала ему: «Пять месяцев назад моя жизнь изменилась»… (Для других, почему-то важны полгода и год, а для нее куда большее значит цифра пять). Старик улыбнулся и подмигнул… Йокиро точно будет доволен. И удивлен: он — король пунктуальность — всегда забывает важные нерабочие даты. Хисана хихикает, представляя, как вытянется его лицо — Йокиро так смешно удивляется.

Квартира встречает ее тишиной и игрой пылинок в косой полосе лунного света. Жилплощадь и синие глаза у Хисаны от папы, а книги-книги-книги и маленькая грудь — от мамы. Отец был американец, мать работала переводчицей в его фирме. Он уехал, когда Хисане исполнилось пять — его компания растрогала контракт с Японией. О любви родители не говорили никогда…

Квартира — папина копия: неуютная, безвкусная, с тяжелой мебелью. Мать никогда не пыталась переделать здесь что-то под себя: она умела смиряться. Она и смерть свою приняла со смирением. Только ее, Хисанину, не могла принять: через пять лет их с мамой одиночества Хисана попала под машину. Боли не было, только темнота и тонкий, на грани визга, мамин голос… А потом — белая комната, плачущий мужчина возле ее футона, цветущая сакура за окном. И она поняла: больно не умирать, больно — оставлять. Мамин голос прорвался сквозь смерть, и Хисана вернулась. И вот мамы уже нет, а сероглазый мужчина каждую ночь, стоит только переступить порог сна, берет ее за руку и говорит о весне. Каждую ночь она умирает вновь, чтобы, воскреснув утром, вымарать — тысячей дел — боль оставления, вечером — принять его в свои глаза и, заснув, опять умереть…

Ключи — на тумбочку у двери, ужин — на стол. Электрический свет обнажает беспорядок: бумаги на полу, словно, аллея после листопада, кругом пыль и брошенные вещи. И приговор времени — без пятнадцати девять. Через час будет шестой месяц их с Йокиро любви. Всего шестьдесят минут, а столько нужно успеть. Хорошо, что комната, хоть и очень большая, но всего одна.

Хисана знает, что если двигаться очень быстро, времени хватит. А она умеет. А еще, маленькая и легкая, она может подбежать неслышно сзади и закрыть ладонями глаза. Она всегда так делает, когда Йокиро с важным видом и ноутбуком сидит на диване. Он обычно отводит ее руки и хмурится: «Повзрослей». А она лишь смеется, обнимает за шею и целует в макушку. От Йокиро всегда пахнет одинаково — офисом. Белизной бумаг. Чернотой картриджа. Сжатыми до предела минутами. Скукой. Смертью. Все должно быть четко и не выходить за рамки приличий. Он даже в постели такой. И когда Хисана предлагает поэкспериментировать, возмущается: «Опять твои друзья-анимешники всякой гадости надавали». И сводит брови к переносице. Такой смешной. А вот Небесный принц — она верит — улыбнулся бы, посмотрел бы на нее своими оттаявшими глазами и обжег бы ухо горячим дыханьем: «Давай»…

Конечно, Йокиро тяжело с ней. Ведь он целый день живет по правилам. Они впитались в него. В глаза. В губы. В слова. А ее мир — ее квартира — это журавлики-оригами на разноцветных нитках, застывшие мгновенья по стенам, приглашенные к ужину Маркес или Коэльо или кто угодно еще — вон их сколько за разноцветными переплетами, бамбуковые колокольчики… Музыка ветра для сказок неба. И смех: звонкий, девичий. В глазах. На губах. В словах. Столько, что ее радость не помещается в хмурого офисного служащего.

Ну вот и порядок. Теперь — романтика. Свечи, вино, хрусталь. Окурить комнату, приглушить свет и нырнуть за ширму, к туалетному столику. Алое цукесаге , черный веер, в волосы — мамин гребень, ногти — красным, глаза — синим. Смотрит на себя, довольна. Скромница. Гейша.

Звонок. Телефон всегда так нетактичен. А бежать в такой одежде нельзя, только сменить меленькими шажками. Звонящий настойчив. И вот, наконец:

— Не спишь, маленькая? — И сразу серо в душе.

— Нет, — через смех, через слезы. — Жду. Ты скоро?

— Прости, командировка, прямо из офиса уезжаю… — и что-то еще. Она не слышит. Сидит на полу, привалившись к тумбочке. Трубка в руке часто пищит, будто сбрендивший пульсометр…

Часы испуганно замирают, словно боятся отсчитать следующую минуту без него. Потрескивает красная свечка в черном подсвечнике. Оплывшим воском утекает радость.

Напиться. Позвонить Юми, пусть приезжает со всей компанией: она, кажется, говорила, что у них фестиваль на носу, а репетировать негде…Нет, все-таки напиться…

Ей не привыкать. Пить с классиками, а потом — с ними же в постель: мужчины не ревнуют к книгам, это женщины ревнуют к работе…

Вино — золотое. И изысканное. От него хочется летать, и танцевать, и смеяться… Нет, мешать с саке не будет. Не сегодня. Сегодня — только легкость и пустота. И ни о чем, ни о чем не думать…

Кресло такое большое, папино. Если она подожмет ноги, то как раз можно умоститься. Закрывает глаза и летит.

ЕГО НЕТ! Он тоже бросил ее. Так темно, так холодно. Где же ты, принц? Почему?.. По-че-му...

Она не чувствует слез. Смывая тушь, они прокладывают по щекам голубоватые дорожки, словно синева утекает из глаз, и там, под тонкой кожей век, они навсегда чернеют и умирают…

Она не просыпается, когда что-то — будто летний ветерок — касается щеки… Во сне кажется, будто кто-то шепчет ее имя… И становится теплее, и не так одиноко. Но темнота остается… Темнота без него…

Глава 2. Слишком много яркого

Омут сна густой и вязкий. И красный, словно кровь. В него не хочется. Но нет сил сопротивляться: раны тела и раны души сделали его слабым… Воронка затягивает, алое марево застилает сознание.

Ужас — щупальцами в сердце, не выдрать. Этот мужчина уже давно разучился бояться. Он забыл, как выглядит страх. Ему уже много лет не снились кошмары. Но сейчас — страшно. Страшно, потому что он знает, что увидит, когда упадет завеса морока — Сокьёку… После багряного мрака — откровенная яркость дня, когда заметна каждая мелочь. Снова — алый: пепел искр от огромной огненной птицы. Воздух раскален до предела. Сияние Сокьёку выжигает зрачки. Но не смотреть невозможно. Потому что он просто не в силах отвести взгляд от распятой хрупкой фигурки. Взмах ресниц, и под белой перекладиной не Рукия — Хисана… И на ней — не одеяние смертницы, а юката с хризантемами… Он сам выбирал этот наряд для жены.

Пылающий орел издает довольный клекот — сейчас он пожрет еще одну душу, сейчас он станет еще сильнее…

Нет… Шунпо — и вверх, закрыть собою, не позволить… Только не ее… Но, словно блоки Рюкудзё Коро, — законы, правила, клятвы. Сковывают. Не двинуться. Только стоять и смотреть, широко распахнутыми глазами. Пламя Сокьёку плавит их ледяную защиту, через глаза — испепеляет душу, испаряет слезы. Нет…

Ее слезы красные в отблесках огня. Будто плачет кровью. И это бесконечное аригато — всем, за все.

Какое, к меносам, аригато?! Вся эта казнь — бред! Неужели никто не видит?! Неужели никто не остановит? Ичиго? Укитаке? Кеораку? Пожалуйста, ну хоть кто-нибудь… Упасть на колени и, воя, вцепится в волосы, умолять, упрашивать. И плевать, что подумают. Только пусть остановят. Только пусть спасут. Нет же, стоит прямо и просто смотрит, оглушенный тем, как серебром, миллиардами осколков, разлетается над Сейрейтеем ее: «Прощай». Все. Навсегда. Без права перерождения.

Нееееееееет…

В пути я занемог,
И все бежит, кружит мой сон
По выжженным полям.

Кучики Бьякуя просыпается и рывком садиться… Трудно дышать — кажется, все легкие в ожогах. Прижимает руку к груди, туда, где бешено колотится сердце. Кровь. Горячая, липкая… Рана открылась… Но боли не чувствуется. Кровь стекает через тонкие пальцы на одеяло… Ночь любуется; в обрамленье окна — графика луны: черные волосы, бледная кожа, темные тени от длинных ресниц… И — разрывающая бело-черную гармонию деталь— красноватые блики на изящных ладонях…

Мужчина смотрит, как струйки крови разбегаются по линиям руки. Линия жизни, линия брака — красным. Судьба-хиромантка выписывает свою каллиграфию. Еще пара штрихов — иероглиф закончен. Его кровью — ее имя: Хисана. Увидеть ее, заглянуть в глаза, согреться от бледной улыбки. Он встает, морщась от боли, и, пошатываясь, держась за стены и оставляя на их безупречной белизне красные отпечатки пальцев, бредет туда, где за створками зеленого шкафчика похоронена ее фотография. Как же далеко.

Я думал, чем дальше и глубже спрячу тебя, тем будет легче.

Скорее раздвинуть последнюю сёдзи, распахнуть дверки, и — вот она. Нежная. Понимающая. С грустной улыбкой и глазами, полными обожания.

Я не имею права на твое прощенье…

И вздрагивающими пальцами коснуться лица, пачкая кровью… И так некстати вспомнить: «Родственные узы?.. Я никогда не позволял такой ерунде, как эмоции, управлять собой…». Вселенское эхо, насмехаясь, повторяет это стократно, и с каждым повторенным словом изображение на снимке тускнеет. И наконец — разлетается призрачными мотыльками: «Прощай»…

Вселенная хохочет.

В руках — пустая рамка. И собственные слова — рикошетят прямо в сердце. Тысячей клинков Сенбонзакуры. Он падает навзничь. И за секунду до того, как провалиться во тьму, слышит, как трескается стекло фоторамки…

Просыпается в своей постели. Рядом — лучится теплом, нежностью и надеждой Унохана. В рту сухо, слова царапают гортань, но сказать нужно:

— У меня вчера был бред…

— Да, к тому же, — голос строгий, с укоризной, — вы нарушили постельный режим. Вас нашли в одной из дальних комнат. С вами было вот это, — протягивает пустую рамку от фотографии: стекло разбито и в потеках крови… Нет. Это сон, до сих пор еще сон! — Что с вами, Кучики-сан, вы так побледнели? Немедленно лягте, — руки у нее — тонкие, но сильные, они уверенно толкают его на подушку. Женщина садится рядом, трогает лоб. — У вас жар. Сейчас дам лекарство, и не смейте вставать.

Микстуру приходится буквально вливать: минуту назад ему резко расхотелось жить. А ее попытки отобрать разбитую рамку и вовсе терпят крах. Но она не настаивает, только глядит в самую глубину его сердца своими умными спокойными всёзнающими глазами и говорит тихо, с грустью:

— Порой, Вселенная исполняет совсем не те желания… Отдыхайте, — встает, и задвигает за собой сёдзи.

Сны ему больше не снятся — у Уноханы чудесные снадобья.

Следующее пробуждение — и опять яркий всполох. На этот раз — в проеме окна. Ну разве можно носить такие неприлично-оранжевые кофточки! Он даже щурится и отворачивается.

Она смеется, и желтые глаза, наверное, искрятся лукавством:

— Что, ослеплен моей красотой, Бьякуя-бо?

— Еще чего, — максимально холодно, и, надеется, с презрением. — Зачем пришла?

Грациозно спрыгивает с подоконника, подходит неслышно, по-кошачьи. Наклоняет голову, рассматривает. Не его, а лежащую на тумбочке окровавленную фоторамку. Берет в руки, скользит пальцами по трещинам на стекле. Потом переводит на него странно посерьезневший взгляд. И он не может не восхититься: сейчас перед ним — мудрая богиня, видящая истинную суть вещей. От нее не возможно что-нибудь скрыть…

— Ты не знаешь, но она сейчас в мире людей, — женщина вытирает тонким пальцем засохшие узоры крови. — В Каракуре. Я нашла ее, перепутав след рейяцу. Думала, это Рукия… Рисунок их духовной силы — почти идентичен, да и интенсивность — та же… Захочешь — найдешь без труда…

И откуда только узнала о Хисане? Это же случилось уже после того, как эта кошка ушла вслед за другом в мир людей. Ах да, капитаны онмицукидо бывшими не бывают…

Она, будто прочитав его мысли, озорно подмигивает. Взмахивает бордово-черным «хвостиком», снова вскакивает на подоконник, дарит напоследок теплую, без насмешки, улыбку и уносится прочь. Богиня скорости.

А в его душе, впервые за много дней, встает солнце. Потом ему снится детство. Просыпается почти здоровым, полным сил. Прислушивается к организму — ничего не болит. Две женщины отдали ему свои силы: Унохана — умиротворение, Шихуин — радость.

Бьякуя обводит взглядом комнату: свет, белизна, чистота. Никаких резких, бьющих по глазам, контрастов. Сияющая монотонность. Мертвое спокойствие. И одежда на нем — бирюза и сирень. Словно прикосновенье весны. Как тогда, с прозрачной синью неба, сиреневато-розовым кружевом садов. Но он не любит весну и сакуры. Символизирующие жизнь — его они познакомили со смертью. И теперь цветы в саду его души — стальные, их лепестки — острее мечей… И у рос его — безупречность алмазов…

Блестят росинки,
Но есть у них
Привкус печали.

Но все-таки одноцветность сейчас предпочтительнее. Все пестрое — живое, а ему сейчас хочется мертвенности: звуки заставляют вздрагивать, цвета — закрывать глаза. И судьба сжалевается: дарит тишину и однотонность. Но, увы — опять не надолго. Идиллию светлого взрывает алый — торчащая в разные стороны шевелюра, беззвучье убивает громкий голос. Ну что за человек?! Ни намека на изящество. Даже больно осознавать, что природа распыляется на такое несовершенство. Но где-то — в самых потаенных уголках души — прячется мучительный стыд: за тот бой, за собственные пафос и высокомерие, за бакудо № 61, за притчу о Луне и Обезьяне…

Опустить глаза. Красноволосый олух не должен заметить эту мимолетную слабость. Взмах ресниц — и обжечь холодом, почти презрением: «Знай своё место».

И тот — знает. Замирает у порога. Удивленный, как попавший в тенета зверёк. Спеленатый по рукам и ногам нормами приличий. Можно добить высокопарностью:

— Удивлен, что я еще не умер? — скорее себе, чем ему, потому что эта насмешка — горчит.

— Никак нет, тайчо.

На такого даже злиться неинтересно. Кучики морщится, но говорит нейтрально, лишь с лёгкой изморозью:

— Мне нужны все записи, касающиеся перерождения душ. А также схема устройства анимографа. Думаю, она есть в Бюро технических разработок. Не уверен, что капитан Куротсучи будет рад подобной просьбе. Но даже если он потребует твой банкай на опыты — это не должно тебя остановить. Мне этот документ очень нужен. Все понятно, фукутайчо? Выполняйте.

Нет же, стоит столбом, глазами хлопает!

— Какая часть слова «выполняйте» вам не ясна?

Дошло. Унесся с топотом. Остается надеяться, хоть с Рукией посоветуется. А то сам еще пару недель будет думать: «Где же обычно хранятся записи?».

Бьякуя хмыкает и откидывается на подушки. Потолок идеален, словно чистый лист бумаги. Бери и записывай мысли.

Глава 3. Кружение времени


Предчувствие — посланник с дурными вестями — стучит в сердце. Пока — робко, но уже — тревожно. На бледном лице — глаза цвета печали и мертвая улыбка: молчание длиною в пять дней убивает радость. От Йокиро — ни звонка, ни SMS. И Хисана теперь ненавидит мобильный.

А не улыбаться нельзя: вокруг плещется праздник. Каракурский фестиваль не столь роскошен, как его Нагойенский 1 собрат. Но столь же яркий, настоящий, веселый; тоскливый, поддельный, аляповатый. Люди — копии, их судьбы — фанфики. Юми с волосами оттенка зари в костюме старшеклассницы. Смешно. Нелепо. Грустно. Странное нежелание быть собой. Эффект подражания — знамя масскультуры, идол мира без свершений… Безликость пестроты. Разноцветье одинаковости… В этой сутолоке нетрудно исчезнуть. И через шум маскарада тихий мамин голос напоминает ей завет иной жизни:

О, сколько их на полях!
Но каждый цветет по-своему —
В этом высший подвиг цветка!

Невидимый соглядатай буравит взглядом затылок.

Это ты, принц? Вернись в мои глаза. Без тебя в них пусто.

Но небо серое — сказка закончилась. И сны теперь полны темноты. А стоит закрыть глаза — сознание клипует воспоминания. Чужие. Странные. Много.

— Эй, ты где, Хисана-тян? — Юми полагает, что если человека потрясти, он вернется из размышлений.

— В своем микрокосме, полет — нормальный.

Юми хлопает наклеенными ресницами. За изумрудными контактными линзами — недоумение. А Хисане — лишь становится грустнее: «Я же ей говорила о зеленых глазах под едко-розовый парик».

— У тебя потом выставка? Первая? И как же ты одна, бедняжка?! Хочешь, пойду с тобой?

— Нет, спасибо, развлекайся. Фотографии будут в среду. И еще — малиновый тебя глупит.

И отвернутся: если Юми не увидит слез — не полезет с утешениями.

Домой на такси — времени в обрез. А в городке — первые в истории пробки: не будет впредь мнить себя мегаполисом и затевает масштабные действа.

Лифт сегодня бастует, поэтому девушка мчится по лестнице. А в ушах — грохот временепада: секунды с шумом разбиваются о реальность, летят в стороны брызги мгновений… И ключ дрожит в тонких пальцах, не попадая в скважину…

Черт…

Наконец открывает дверь, и вспугивает рой черных бабочек. И те кружат по комнате темной метелью…

Одеяло для одного.
И ледяная, чёрная
Зимняя ночь… О печаль!

Ладно, времени на раздумья нет, пора одеваться.

Одна бабочка садится на волосы, расправляет крылышки. Удивительно в тон — к глазам и одежде. В этом платье — черно-лиловом, с пышной юбкой, — миниатюрная Хисана сама напоминает бабочку. И будь ветер посильнее — унес бы ее в небесную синь, на поиски Принца.

Не думать. Не сожалеть.

Предатель.

Сливовый шифоновый шарф, туфельки-«лодочка», лаковая сумочка — и хоть на обложку журнала.

Внизу сигналит авто — это владелица художественного салона (старинная мамина подруга) прислала за ней машину.

***

Как тихо. Люди больше не верят в сказки, они предпочитают косплей — на фестивале, должно быть, вся Каракура.

Но Хисана ликует: самые важные для нее люди — здесь. Дедушка Хибики, хозяйка помещения госпожа Томоко, несколько одноклассников… Кто-то даже фотографа умудрился пригласить… И Хисана смущается — она не умеет фотографироваться, только — фотографировать. Кокетничает. Позирует. И солнце радости разгоняет тучи печали…

Влетают телевизионщики — и Хисана бросает гневный взгляд на Томоко. Та лишь смеется, прикрываясь рукавом кимоно. А потом, показав: «Молчи», утаскивает куда-то Хибики.

Она совершенно не умеет давать интервью и держаться перед камерой. Ее раздражает чересчур бойкий корреспондент и настораживает таинственность на лицах друзей. Она сбивается и забывает вопрос.

Журналист улыбается, желая приободрить:

— А что за бабочка у вас в волосах? Живая?

— Адская. Посланница тьмы…

И вдруг — болью в виски — воспоминание: ослепительный всполох духовной силы, завораживающе страшное кружение черных бабочек, мрачный человек, от которого веет замогильным холодом, и ее крик: «Не надо! Прошу вас!». И бесконечный полет в никуда.

— Вам плохо? — корреспондент испуган, но не решается подхватить ее.

Она выравнивает дыханье, и находит силы улыбнуться:

— Не волнуйтесь, просто перенервничала. Так много всего в первый раз…

***

Приезжает домой. Ее переводят через порог, и она чувствует — пахнет сюрпризом. Наконец-то можно стащить с глаз повязку. Щурится от внезапного света, а друзья взрываются криками: «Поздравляем». На столе — ее любимые блюда. Комната украшена цветочными гирляндами. Занавеси и ширмы, вздохи кото 2 и признанья сякухати3 делают их еще воздушнее. Ее первая выставка — это праздник: для нее и близких.

Шелест шампанского, смех друзей и тосты: «За фею с фотокамерой».

Она счастлива до слез.

Но опять это ощущение — тревога в сердце, взгляд на спине… Хочется осмотреться, поискать глазами.

Не прячься. Не играй со мной. Кто ты?

Скорее прогоняет наваждение, чтобы не испугать друзей.

Хибики-сама вовремя вспоминает, что она еще с нового года задолжала ему вальс, и Томоко меняет диск. Дедушка Хи — живой и подвижный, словно нет на нем груза прожитых лет. И Хисана смеется — ей всегда весело рядом с ним. И тепло.



Когда уходит компания — одиночество оглушает. Раньше она любила потешить в себе интроверта — зарыться в книгу, или спутешествовать в аниме, или в сотый раз полистать семейный альбом. Но сегодня оставаться одной — страшно. Предчувствие уже вовсю барабанит в двери души. Она боится, что в голове опять закружится карусель непонятных образов, словно нарезка кинохроники. Или снова появится тот мертвенно-холодный человек и скажет: «Пора запечатать Сосуд…», и она опять будет плакать и умолять. А Хисана ненавидит плакать, бояться и молить о пощаде.

Забирается в кресло с ногами и бездумно смотрит в окно. А вот и незримый наблюдатель — черная кошка с огромными желтыми глазами. Хисана даже не успевает сказать «брысь»: зверек исчезает, будто привиделся.

Что за чертовщина? Черные бабочки, черные кошки, черные сны. И вспышки света — настолько яркие, что скорее ослепляют, чем освещают. И чем интенсивнее свет, тем больше силы из нее утекает. Что происходит?

Бабочка в волосах шевелится, вспархивает и кружит по комнате оторванным последним листом… Тоже черным.

Раскрасьте мир!

Оживает мобильный.

— Привет, девочка. Соскучилась? Приезжаю завтра. Давай сходим в парк…

— И будем есть мороженное?

— До ангины.

— И кататься на колесе обозрения?

— До головокружения.

— Тебя подменили?

— Нет, просто я чуть не забыл, как ты смеешься…

Она улыбается. Корчит рожицу страхам и дурным предчувствиям. И краски возвращаются в ее мир.

______________________________________________
1 С 2003 года в японском городе Нагойе проходит Всемирный фестиваль косплея (WCS). Подробнее можно прочитать вот здесь — www.ru.emb-japan.go.jp/TRENDS/08_culture/pop081...

2 Японская цитра, щипковый музыкальный инструмент, относится к традиционным музыкальным японским инструментам.

3 Продольная бамбуковая флейта, пришедшая в Японию из Китая в период Нара.

Вопрос: Нравится?

1. Да		5	(55.56%)
2. Нет		4	(44.44%)
Всего:		9

@темы: Кучики Бьякуя, гет, R, драма, Фанфики, Кучики Хисана

---

[Ner-Tamin]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Moonique]

33 шт, 120 на 120, до 30 кб

еще?..

Вопрос: Нравится?

1. Да		12	(70.59%)
2. Нет		5	(29.41%)
Всего:		17

@темы: Юзерпики

---

Новогодний БякоРеновский драббл

[Aelen]

Название: Чудо в новогоднюю ночь.
Автор:  Aelen
Пэйринг: Ренджи/Бьякуя
Рейтинг: PG-13
Жанр: Флафф? Романс? Да я сама не поняла...
Размер: Драббл, 450 слов.
Примечание:Написано по заказу  Матсу


Белоснежные морозные снежинки. Всё падают, падают, падают…
Тьфу. Надоедливые белые мухи.

И, да, какого чёрта он должен здесь находится, а?!
Остальные-то, небось, уже все вместе заседают в казармах десятого отряда, у Рангику - сан…
А у Рангику хорошо. Весело, непринуждённо, все свои, в углу стоит нелепо украшенная блестящим дождиком, гирляндами, игрушками и конфетами ёлка, а в центре стола, на «самом почётном месте», стоит главный продукт вечера - саке. И вот уже, к середине вечера, все раскованны и веселы, Рангику почти полностью распахнула своё косоде, утверждая, что в помещении жарко (хотя уже полмесяца, как не топят и стоит в казарме практически минусовая температура), Кира лежит лицом в салате, Иккаку с Юмичикой на пару распевают неведомо где услышанные блатные песенки…
Что ещё надо для того, чтобы хорошо отметить Новый Год?
Да в принципе, ничего и не надо. Всё мирно и уютно.
Так нет же!
Не отметить Ренджи новогоднюю ночь в компании друзей!
Потому что какой-то придурок додумался именно в это время дать шестому отряду дежурство.
Ещё бы, кому же давать, как не отряду, у которого капитан с Башни Раскаяния расшибётся, но приказ выполнит, и закон не нарушит?!
Трудоголик, чтоб его…
Но, даже если Кучики и трудоголик, то он то, Ренджи Абарай, нет!
И кукиш лейтенанту, а не отгул в праздник.
И теперь ему ничего не остаётся делать, кроме как стоять на холоде и сгонять с лица эти надоедливые, мгновенно растекающиеся от температуры его тела, снежинки…
Достало.
Но ладно холодрыга на улице, это всё ничто, по сравнению с тем, каким холодным является его собственный капитан.
Да Кучики даже тот айсберг, которым задавило Титаник, переплюнул бы по показателю «леденистость».
И тем хуже находится рядом с ним в эту зимнюю ночь.
Ведь вокруг романтика сплошная, пейзаж, снежинки, полная луна, с которой капитан себя ассоциировал, в конце-то концов. Ан нет. Даже в такой обстановке не пробьет Ренджи ненавистный айсберг. Тю-тю кораблик. Приплыл.
Господи, вот стоит он себе и стоит. Чего так напрягаться?! Всё равно же ясно: не прибудут в Сейрейтей никакие холлоу. Так нет же, стоит, статую мраморную изображает типа, маскарада даже не надо.
И от снега не отмахивается.
Ну прям не живое существо, а и впрямь монумент. Самому себе.
Чертовски красивый, надо сказать, монумент…
А сам Бьякуя - то красив на фоне снегопада. Снежинки сливаются с его кенсейканом, шарфом, хаори. Все белым-бело. Черные волосы усыпаны белыми кристалликами…А на ресницы, вот, снежинка, крошечная, попала.
Хотя и это страшно идёт Кучики.
-Тайчо…У вас снег на ресницах.
Ренджи подходит, смахивает снежинку, плавно, осторожно, как будто боясь спугнуть свой маленький, еще меньше, чем та снежинка, шанс.
Но капитан не отстраняется.
Даёт стряхнуть снег. Позволяет лейтенанту аккуратно обнять себя. Не противится горячему поцелую в холодные губы, начавшие покрываться трещинками на морозе.

Да уж, в новогоднюю ночь и впрямь случаются чудеса…

Вопрос: Новый Год новым годом...А вам то понравилось?

1. Да!		14	(53.85%)
2. Нет!		12	(46.15%)
Всего:		26

@темы: Абарай Ренджи, слэш, драбблы, Кучики Бьякуя, PG-13, Фанфики

---

фан-фик "Ненавижу"

[|Snusmumriken|]

Название: «Ненавижу»
Автор: Daykiry
Бета: всё ворд
Фэндом: Bleach
Пейринги/Персонажи:­ Бьякуя/Рукия.
Рейтинг: G
Размер: драббл
Жанр: ангст, наверное…хотя может и не дотянула.
Размещение: с шапкой и моего разрешения.
Предупреждения: ООС – мне всегда сложно описывать Бьякую, поэтому ничего не попишешь.
От автора: Пейринг Бьякуя/Рукия именно чистым текстом без примесей других пар с этими же героями пишу впервые, но прошу указывать на все недостатки. Вообще написано по заявки от моей подруги. Заявка звучала примерно так: «Бьякуя любит Рукию, но она принимает его только, как брата».



Бьякуя её ненавидел. Ненавидел всё связанное с ней, потому что она ему неумолимо напоминала о том, что он навсегда потерял. Он ненавидел её смоляные волосы, находящиеся в лёгком, но постоянном беспорядке, ненавидел её синие, как море в шторм глаза, в которых можно было утонуть, ненавидел тонкие пальцы, немного дрожащие даже когда она просто держала палочки для еды, ненавидел изящные запястья, которые притягивали взгляд во время обеда, потому что рукава кимоно немного опали, когда она подносила чашку с чаем ко рту. Он ненавидел её взгляд – восхищённый, уважительный, обоготворяющий и лишь в самой глубине с задорными искорками и отблесками неожиданно сильного характера. И чем больше он замечал за собой, что всё чаще с трудом отводит взгляд от пальцев, запястий и её лица, тем больше ненавидел. Она не имела право вот так вот ворваться в его стабильный и с трудом восстановленный после смерти жены мир и перевернуть всё с ног на голову. И он бы с радостью выгнал её из клана, если бы не обещание.
Когда он видел, как огонь Соукиоку направлен на неё, то с какой-то несвойственной и совершенно неправильной радостью отметил, что теперь пришёл конец не только её жизни, но и его бессонным ночам, сжиманию кулаков, когда слышал «Нии-сама» и взглядов, украдкой брошенных на неё из окна своей спальни во время многочисленных тренировок в фехтовании на заднем дворе.
Но следующие несколько секунд привели его в ступор и он только наблюдал, широко раскрыв глаза, когда видел её на руках рыжего пацана, возомнившего о себе невесть что. Шок прошёл и Бьякуя явственно почувствовал облегчение и только лишь выдохнул, сбрасывая напряжение…
Ему неожиданно приятно и внезапно на него набегает волна несвойственной теплоты, топя всё на своём пути, когда её маленькие руки с тонкими пальцами и изящными запястьями держат его руку. И Бьякуя готов убить всех: своего лейтенанта, нахального рыжего пацана, даже главнокомандующего, ради того, чтобы эти несколько мгновений продолжались вечность. Но всё хорошее, ровно, как и плохое скоро кончается и Бьякуя с сожалением вытягивает руку из её мягких ладошек.
Почти ничего не изменилось, зато теперь можно без зазрения совести разговаривать с ней, наблюдать и иногда дотрагиваться да худенького плеча. Теперь он имеет на это полное право, как старший брат, освободившийся от тайны. Правда, от этого Бьякуи совсем не легче, наоборот хочется всё большего и большего, но красным светом горит слово «нельзя».
В Лас Ночесе он едва не потерял самообладание, увидев маленькую фигурку на полу, лежавшую без движения. Лишь он один знает каких усилий ему стоило не подбежать сразу к ней, а сражаться с арранкаром, который посмел поднять меч на полуживого противника. Тому, кто сражался с ней до этого и кто ранил её, несказанно повезло, что его убила сама девушка, а не Бьякуя. Он бы убивал этого подонка медленно и со вкусом, с каждой секундой растягивая боль, чтобы глупый гиллиан понял, что нельзя покуситься на то, что принадлежит ему хотя бы в частых снах.
И стоя к ней спиной, когда четвёртый отряд уже вылечил её и слыша удивлённое «Нии-сама», Бьякуя невольно чуть заметно вздрагивает и прикрывает на мгновенье глаза. Он для неё всегда останется лишь «великолепным нии-сама», а она для него младшей сестрой покойной жены. И именно за это он её ненавидит.

Вопрос: понравилось?

1. нет		4	(19.05%)
2. средне		8	(38.1%)
3. да		9	(42.86%)
Всего:		21

@темы: драбблы, "Кучики Рукия", "Кучики Бьякуя", гет, ангст, G, Фанфики